Владимиру Алексеевичу Юдину,
тренеру спортсекции горного туризма НГУ,
посвящается
- Володя... Володя, вставай.
Кто-то тихо, но настойчиво тряс его за плечо. Владимир глубоко вздохнул, зажмурился напоследок и открыл глаза. Юра уже стоял одетым и теперь будил его, светя фонариком.
- Давай, Володя, вылезаем, уже много времени... пять часов.
- Вылезаем... - Владимир выбрался из спальника и взялся за валенки. - Холодно там?
- Нормально. Так, чуть-чуть пощипывает.
- Ох... А тут печка... а, Юрка? Аж неохота... - в шутку сказал Владимир.
- Я тебе покажу "неохота"! - в тон ему ответил Юра. - Самый холодный примус тебе дам.
- Ты что, Юра, какой примус, тут же дрова есть.
- Дрова в горах - это пижонство! - густым надутым басом сказал Юрий. В глазах его плясали черти.
- Да! - весело произнëс Владимир. - Мы такие. - Он уже застегивал куртку. - Поехали, Юрка.
Снаружи было светло. Над горами ещë стояла ночь, но свет почти полной луны, висящей фонарëм над пиком Броня, позволял даже читать. Это сияние, вездесущее и ненавязчивое, заливало и застывшее метровым слоем льда Аккемское озеро, и крутые его берега, поросшие чëрным сейчас лесом, и призрачные громады гор, обступивших узкую длинную котловину. В лунном свете горы, такие тяжëлые днëм, казались прозрачными и невесомыми, словно сотканными из чëрных нитей, пронизанные серебром, в безоблачной густой сини, небывалой в городах и даже в степи. Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Озеро раскинулось под ногами огромным мерцающим пятном. Там, выше по долине, чëтко различались самые мелкие детали, сеть чëрных пятнышек и белых блëсток снега. За ними лежало маленькое верхнее озеро, невидимое с нижнего, ещë выше уходил ледник, узкий и длинный язык дракона, а совсем вверху, как сам сказочный двуглавый дракон, запирающий своим телом выход из ущелья, нависала Белуха, точно парящая в пустоте, под ней не было ничего, только мерцание... Девятисотметровая Аккемская Стена гигантским зеркалом собирала лунный свет и отражала его вниз, туда, где на берегу озера стояли в тишине Владимир и Юрий...
- Здорово, а, Володя? - прошептал Юра. - Эх, ну почему я не художник!
- Да... попробуй щëлкни, может, получится...Это же вещь будет.
Юра вытащил из-за пазухи фотоаппарат и сделал несколько снимков.
- Освещëнность - кошмар... а может, и выйдет.
- Всë равно, Юрка, слайды - это ерунда, - убеждëнно сказал Владимир, - тут холст нужен. Жалко, краски в поход не возьмëшь. Я уже дома, по памяти рисую. Всë равно не то...
- Что делать! - Юрий засмеялся. - Коль уж не повезло родиться художником, постараюсь прослыть хорошим поваром.
- Ладно, Юрка, не прибедняйся. На твоих дежурствах вечно все объедаются так, что рюкзак не застëгивается.
- Се ля ви, - Юра картинно развëл руками, - я не заставляю, сами такие...
Пока варилась каша с изюмом, Владимир и Юра сидели у костра и вспоминали старину.
- А вот на Белухе я ещë не был... - проговорил Юра, завинчивая крышку кастрюли - "клавы", как они говорили.
- Я тоже, - отозвался Владимир. - Знаешь, тут какие-то странные горы. Не такие, как остальные.
- Само собой, ваше величество. Это Алтай, а не Килиманджаро.
Владимир усмехнулся. Килиманджаро был его заветной мечтой, и змей Юрка давно об этой знал.
- Ну да, Алтай... Сколько раз я тут бывал, и всë то же... Знаешь, когда мы поднимались по Аккему, у меня было такое впечатление, будто мы не одни. Будто рядом с нами кто-то есть, а где - непонятно.
- Да ну? Это, наверное, медведь.
- Да ты что, Юрка, медведи в январе!
- А это особый медведь. Походный. Летом спит, а зимой по горам бегает. Как мы.
- Да ну тебя... - засмеялся Владимир. - Нет, правда, было такое ощущение. Как будто это не зверь, а...
- ...чëрт с рогами, - докончил Юрий, - местный, алтайский. Сала больше лопай, Володя. Мне вот ничего такого не кажется. Это в тебе художник играет. А вот и "клава" закипает. И народ будить надо.
Владимир пошëл будить остальных. В большой брезентовой палатке с нарами и печью было даже жарко. Группа потихоньку просыпалась, когда раздался голос Владимира:
- Народ, подъëм! Времени - моря и горы.
- Володенька, а что мы сегодня съедим?
- А вот что сварили, то и съедим, Танюша.
- А что мы сегодня сварили?
- А вот что в "клаве", то и сварили.
- А в "клаве" что?
- А вот это секрет для маленькой компании. Но для подсказки скажу, что апельсинов там нету.
- Володя, а лимон? - сложив губы трубочкой, протянула Татьяна. Все расхохотались. Татьяна, единственная женщина в группе, была неисправимой любительницей лимонов и, несмотря ни на какие трудности, мужественно таскала в рюкзаке целых четыре килограмма этого добра. Это было сверх всяких расчëтов, "контрабандный товар", но никто не мог заставить еë отдать хоть килограмм. Всякий раз Татьяна отвечала:
- Лимоны, Вася, тут и живут! На обеде - пожалуйста, а в рюкзак - никогда!
- Да ведь тяжко, наверно, Танюша!
- Да что ты, Вася, ну когда это мне лимоны в тягость были?
- Никогда, - соглашался побеждëнный Вася.
Вот и сейчас Татьяна спросила про лимоны.
- Там есть перец! - грозно сказал Владимир. - Много!
- Понятно, шеф! - Татьяна выскочила из палатки. Через несколько секунд донëсся еë ликующий голос:
- Ой, ребята, а чего Юрка сварил!... Целую "клаву"! Я сейчас всë съем.
- Танюша, нам пол-"клавы" оставь! - отозвался вечно худой и весëлый Вася и тоже вылез наружу. За ним потянулись и другие. Владимир, как капитан, покинул палатку последним.
Татьяна уже уплетала кашу за оба уха, а Юра священнодействовал с поварëшкой, раскладывая солидные порции по мискам, и говорил:
- Народ, помните, что чревоугодие никогда не являлось достоинством горного туриста.
- В походе, Юра! - заметил большой и бородатый Николай, принимая миску, которой хватило бы на двоих.
- Ну, само собой, после похода - это святое дело... Вася, тебе ещë?
- Ага.
- Ну, Вася...
- Ничего, Юра, не повредит. Тем более твоя каша. Другой бы уж полчаса пыжился от гордости, а ты... вот буду большим и толстым, тогда узнаешь, почëм фунт Васи.
Раздался дружный смех. Толстый Вася - это было что-то нереальное, принципиально невозможное, как и то, что Васе могло что-нибудь повредить. Он, наверное, мог бы переваривать железо.
Кастрюлю вычистили, как всегда, до блеска, а к чаю были поданы любимые Татьянины лимоны.
В Аккемском ущелье солнце зимой светит недолго, и обычно туристы стараются сразу пройти побольше и забраться повыше. Группе Владимира повезло, за два дня великолепной погоды они вплотную подошли к подножию Белухи и там, в преддверии драконовой пасти, остановились на ночь. Темнело по-горному быстро. Солнце, видимо, ещë не опустилось за горизонт, но люди его не видели уже полдня, а здесь, в котловине, воздух быстро наливался синью. Откуда-то сверху дул слабый ветер.
- Странно, около Белухи ветер всегда дует прямо с неë, - сказал Николай, разжигая примуса. - Который раз я иду на Белуху, и всегда так.
- Это шайтан, Коля. Так говорят старые алтайцы, - откликнулся Вася. - Он не хочет, чтобы к нему в гости ходили. А мы вот идëм, спокойствие нарушаем.
- Не сильно-то нарушаем... Не с трактором пришли.
- Ты у нас, Коленька, вместо трактора, - ласково сказала Татьяна, высунув носик из палатки.
- В самый раз, - Вася похлопал Николая по плечу, - ему бы еще лимон, так вообще.
- Лимоны обязательно, Вася.
В тот момент, когда Василий сказал про шайтана, Владимиру показалось, что воздух на секунду потемнел, как будто горы отозвались на эти слова. Ветер чуть-чуть усилился. Владимир тоскливо подумал: "Что за чертовщина в голову лезет! С самого начала похода. Медведи... шайтаны... черт знает что! Пойду завтра первым, некогда будет об этом думать."
За ужином Вася и Юрий опять завели разговор о шайтане.
- Ребята, не надо, - морщась, сказал Владимир.
- В чëм дело, Володя? - удивился Вася.
- Не надо... Я тебе, Юра, говорил, помнишь...
- Ладно, - пробормотал Юра, - странно вообще-то... Ты что, в чертей веришь?
- Видите, ветер стал сильный...
У Юры мелькнула мысль, при чëм тут ветер, но он промолчал.
Над Белухой стягивало облака. Люди легли спать.
Вокруг палатки завывал ветер, кружил в темноте ледяную пыль. Владимиру не спалось. Он лежал с открытыми глазами, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить друзей. И ему казалось, что кто-то чужой говорит в его мозгу тихим голосом: "Ты придëшь... ко мне..." Это были не его мысли. Наконец он заснул и во сне видел странного старика... Возможно, Владимир где-то видел его. Может быть, в Горно-Алтайске. А может, где ещë. Почему-то лицо этого старика почудилось Владимиру странно знакомым, будто он его давно знал. И в то же время Владимир совершенно ясно осознавал, что это не так. Старик спокойно смотрел не него широкими серыми глазами и молчал. Владимир хотел хотя бы поздороваться с ним, но язык и руки не повиновались. Старик был серьëзен и задумчив. Это был сон. Странный, непонятный сон... Владимир проснулся. Люди, перебрасываясь шуткой, выбирались из спальников. Начинался день.
Владимир выбрался на скальный выступ, выпрямился, опираясь на камень, и застыл на месте. Прямо перед ним на большой серой глыбе сидел тот самый старик... Он был сух и крепок, но Владимир поклялся бы, что старику более века. На его лице, иссеченном морщинами и обрамлëнном короткими волосами, серыми, именно серыми, а не седыми, - словно светились огромные, широко расставленные серые же глаза. Это был не алтаец. Как говорят про таких людей - он похож на самого себя. Одет старик был в какую-то непонятно из чего деланную серо-коричневую куртку, тонкую и гибкую - и всë же как будто каменную. Руки! Владимир только сейчас заметил, что на таком ветре и холоде на старике не было ни рукавиц, ни шапки. А он вроде бы и не мëрз. Он покойно сидел на камне и смотрел в глаза Владимиру. И, как тогда во сне, Владимир не мог сказать ни слова. "Неужели опять тот сон?" - подумал он. Ветер почему-то стих. И тут старик пошевелился и заговорил:
- Это не сон. Садись, - он показал рукой на один из камней. Голос оказался негромкий и приятный.
- Там внизу ребята... - сказал Владимир. Старик еле заметно усмехнулся.
- Посмотри вниз.
Владимир бросил взгляд на группу. Странно, все до одного были совершенно неподвижны. Кто собирался сделать шаг, кто поднял ледоруб, намереваясь прорубить ступеньку, - все так и застыли каждый в своей позе. Шедший вслед за Владимиром Юрий стоял, смотря вверх и открыв рот - видно, хотел что-то крикнуть. Но и он стоял как статуя.
- Что с ними? Почему они неподвижны?
- Они двигаются, - сказал старик. - Просто всë, что сейчас будет, не займëт и сотой доли секунды. У нас же будет много времени. Не беспокойся, садись. Можешь даже отстегнуться.
Владимир повиновался. Верëвка с "восьмëркой" на конце осталась висеть в воздухе.
- Верëвка падает, - молвил старик. - Но за то время, что мы говорим, она не сместилась и на ничтожную долю миллиметра.
Владимир покачал головой, усмехнулся и сел. Старик перестал улыбаться и теперь серьëзно и задумчиво, как тогда во сне, смотрел на него.
- Я тебя ждал, Владимир.
До Владимира дошло не сразу.
- Что? Откуда ты знаешь моë имя?
Старик улыбнулся.
- Я его уже который день слышу. Я знаю вас всех.
- Но где ты мог слышать нас? Или ты шëл за нами, а здесь опередил нас?
- Я не шëл за вами. Я был среди вас.
Владимир невольно бросил взгляд на застывшую группу.
- Нет, ты не то думаешь, - сказал старик. - Ваши люди здесь ни при чëм. Точнее, я был... как бы это сказать?.. вокруг вас.
- Вокруг нас? - переспросил Владимир. - Где же это?
- А везде. В снегу, в камнях, в воздухе. С самого начала вашего похода.
"Кто он такой?.." - подумал Владимир.
- И я знаю вас, - продолжал старик. - Некоторых, и тебя тоже, я вижу в своих горах не первый раз. Вот этого, который идëт за тобой, зовут Юра, правда?
- Да... - ошарашенно сказал Владимир. - Но как, в самом деле... Разве что в Тюнгуре... или на Аккеме...
- Нет... нет, не в Тюнгуре и не на Аккеме... хотя там обо мне знают. Понимаешь, Владимир, людей рядом с вами и сейчас нет. Здесь есть только я.
- Кто же ты? - крикнул Владимир. Это уже действовало на нервы.
Лицо старика приняло очень серьëзное, даже суровое выражение.
- Вот с этого и надо было начинать. Я дух этих гор. Меня называют Злой дух Менсу. Хотя почему злой, не понимаю. Смотря для кого и когда. Чаще - нет.
Владимир, раскрыв рот, смотрел на старика. В голове его метались обрывки мыслей, и почему-то два словечка попадались чаще всего - "разыгрывает!" и особенно настойчиво - "допрыгались!" Теперь он совершенно ясно увидел, что в старике от обычного человека было очень мало - только фигура. Лицо было уже необычно. А волосы, одежда... или еë отсутствие... "Он действительно не человек!" - крикнул кто-то в голове у Владимира. Наконец он смог выдавить:
- 3-зачем?
- А, зачем... Сразу тут не скажешь. Понимаешь, я - дух гор. Камни, обвалы, лавины - это всë моë. И Белуха, и все эти горы и ледники вокруг - это тоже я. Могу быть и вихрем, но с людьми легче разговаривать в виде человека. Ты правильно заметил, что шапка и варежки мне не нужны, ведь здешний мороз - это тоже я. Да разве могут мëрзнуть ледники? Я нахожусь одновременно везде. И погоду в этих горах делаю тоже я. Старые алтайцы хорошо это знают. А все прочие объясняются мудрëными словами, не верят в меня. Но почему-то все вспоминают, когда в горах прихватит, правда?
- Правда... - признался Владимир, - только называют это по-разному. Иногда бывает такая мысль, что горы - это коварные и разумные существа, для которых мы как букашки. Как знают и то, что у каждой горы свой характер...
- Истинно так! - сказал старик. - И у каждого ледника тоже. Осознавая это, человек приближается к познанию гор. То есть - к вере в меня. Но, ты знаешь, меня не волнует, верят в Духа Менсу или нет. Я есть, и мне этого достаточно. Я существую столько, сколько стоит Алтай, независимо от мыслей человека.
- Как долго... - сказал Владимир. Он ощущал, что сейчас с ним говорит тысячелетняя мудрость гор в облике странного старика. Или... миллионы лет? Живое существо миллионолетнего возраста - это в голове не укладывалось.
- Тысячи лет... - произнëс он. - Столько живут только деревья...
- И хранят в себе память тысячелетий, - многозначительно сказал старик. - Пока я живу, деревья вырастали и умирали многие тысячи раз. Я видел, как здесь впервые появились люди. Это было давно, многие тысячи лет назад. Люди были совсем не такие, как сейчас. Они много раз покидали мои горы и возвращались сюда. Конечно, они поселялись внизу, по берегам рек. Высоко в горы поднимались лишь немногие. Тогда я часто навещал их. Они... - старик помедлил, - поклонялись мне.
- Боялись тебя, - полуутвердительно сказал Владимир. Старик немного помолчал, потом ответил:
- Да, наверное... Ведь их жизнь сильно зависела от меня. Они молились, чтобы я послал им тепло и много еды. Я делал так, как считал нужным. Часто это не совпадало с тем, чего они хотели. Тогда люди гибли... или старались выжить, и выживали. Если моя воля случайно помогала им жить, они устраивали празднества, благодарили меня... приносили мне в жертву зерно, мясо. Они думали, что мне нужно есть, как и им... Добра и зла в общем получалось поровну, ибо зачем мне выполнять все желания человека? Люди для меня значили не больше, чем остальные жители гор: волки, медведи, кеклики - все они живут у меня. И всем хочется есть, всем трудно добывать пищу. А люди хотели от меня слишком большого к себе внимания. Но добрые дела мои забывались, а злые - по людской мерке - запоминались надолго. Потому меня стали называть Злым и имя моë произносить шëпотом. А я был не злым, а просто справедливым. Но людей моя справедливость не устраивала.
- Неудивительно, - согласился Владимир. Он уже переставал опасаться старика и успокоился. Становилось даже интересно. - Люди считали себя выше животных и потому ближе к богам.
- Но почему? - возразил старик. - Для меня было всë едино. Разве я должен был угонять снега только потому, что какому-то человеку так захотелось? Знаешь, по-моему, это пошло людям только на пользу. Конечно, не каждому отдельно, а людям как одному целому. Они стали строить дома, собираться в поселения. Так им было легче сопротивляться... мне. Странные мысли, верно? Я-то с ними и не думал бороться, живут - и пусть живут.
- А то, что им было легче сопротивляться, тебя не задевало? 3наешь, у людей обычно очень завистливые боги.
- Разве заденет меня, что медведь выроет себе берлогу на зиму? Волки зимой никуда не прячутся, но я им этого не запрещаю, и если они так делают, значит, это в их обычаях. Так же и люди. К тому же я - не бог... хотя они, наверное, так считали. Так было долго, даже ещë сто лет назад так было.
- А теперь?
- Теперь я начинаю, кажется, зависеть от людей... мрачно сказал старик. - Я, Дух Менсу... Всë дальше ухожу в высокогорье. Говорят, район Менсу - самое холодное и вьюжное место высокогорного Алтая. Я здесь и живу. Уже нельзя уйти от людей, вот и сюда вы пришли...
- Да, но мы-то уйдëм...
- Другие придут. Люди освоили долины, поднимаются всë выше. Вы были на Аккеме?
- Конечно.
- Там следят за погодой, - усмехнулся Дух Менсу, - меряют моë пасмурное настроение. Другие люди пришли на Алтай, с другими мыслями. Раньше человек знал, что и внуки его, и правнуки будут жить здесь же. А сейчас? Ты понимаешь, о чëм я говорю?
- Да, - очень серьëзно сказал Владимир.
- Горы, конечно, останутся, хотя человек уже может разрушить гору. Но пить из их рек будет нельзя. Люди творят здесь запретные вещи. Потому что, Владимир, губить мои горы людям даром не пройдëт. Тысячи лет мы жили в мире, а теперь меня вынуждают стать действительно злым. Я бесстрастен и справедлив. Я поровну творил добрых и злых дел. Вы, люди, тянете чашу весов в сторону зла! Вы, а не я!
Старик поднялся и махнул рукой вокруг. Тучи мгновенно исчезли, и вершины словно вспыхнули золотом под лучами солнца. Перед Владимиром открылась гигантская величественная панорама острых хребтов, сверкающих снегом и льдом, с тенями провалов, языками ледников, чëрными пятнами скал... Горы застывшими волнами спадали к горизонту и вниз, в заснеженные долины, постепенно покрываясь лесами, переходя в сопки. Дикая и неповторимая симфония первозданного мира завораживала Владимира, приковывала взгляд и торжественными аккордами звучала в душе. Владимир ощутил себя неизмеримо маленьким и в то же время необычайным образом вмещающим в себе всë это... И над всем этим возвышался, как заключительный аккорд, заслоняющий полгоризонта, уходящий бесконечно в небо пирамидальный монолит Восточной Белухи, казавшийся сейчас несокрушимо спокойным...
- Смотри! - воскликнул старик. - И по-вашему, это ничего не значит? Можно стремиться к тому, чтобы всë это исчезло? Ты знаешь, что творится в долинах. Сделать ничего нельзя, люди выбирают время и делают своë дело! Иногда мне хочется похоронить их под камнями, но в долинах это невозможно. Всë равно, Владимир, .что делается во вред горам, отольëтся людям. Ещë никто не видел по-настоящему злого Духа Менсу! Не задумаются - увидят! И тогда жить в моих горах станет невозможно... Мои реки текут далеко, в океан, что будет с вами, если из них станет нельзя пить? Если вымоет ртуть из земли?
Злой Дух Менсу взмахнул руками и снова сел на камень, уставившись на Владмира, словно оглушëнного его словами.
- Недавно тут были люди, они поднимались на Белуху, - вдруг сказал старик, - и под ними обвалился карниз. Было такое?
Владимир вздрогнул.
- Да. Двоих даже не нашли... Это тоже ты?
- Да. Это тоже я.
- Зачем же?! - закричал Владимир. - Что они тебе сделали?
- Ничего.
- Но почему же ты это сделал?
- А-а... - сурово ответил старик. - Они шли покорять. Понятно тебе?
Владимир молчал, потрясëнный словами старика. Альпинисты погибли, потому что... Действие встречает противодействие, закон... Что такое человек, чтобы покорить гору? И что такое - гора ? Вот они - горы, смотрят сейчас на него огромными серыми глазами, вмещающими в себе мудрость миллионолетий, видевшими первых людей Алтая и проследившими рост человечества до конца двадцатого века. Сколько песен сложено о горах и о том, зачем ходят в горы, на этот вопрос тысяча ответов, а вот - с каким сердцем сюда приходят? А у гор, у Злого Духа Менсу - сердце - каменное? живое? А, видимо, есть... А человек? Венец творения и властелин природы? Или...
- Нет... - вдруг сказал Владимир словно сам себе. - Так не должно быть...
Старик молча смотрел на него, не мигая. Долго молчал.
- Пристегни верëвку, - наконец произнес он.
Владимир повиновался. Верëвка так и висела в воздухе, может быть, чуть ниже, чем вначале...
- И помни обо мне, Владимир... - тихо сказал Злой Дух Менсу. - Горы бывают злы. Смотря для кого... Прощай.
Воздух чуть помутнел, старик на глазах Владимира стал терять очертания и сливаться с серыми камнями, вскоре рядом уже не было ничего похожего на человека, лишь осталось ощущение громадных глаз, просвечивающих насквозь. Вот уже и этого нет...
...Верëвка вдруг дëрнулась, в лицо ударил невесть откуда взявшийся ветер. Владимир схватился за камни.
- Ты чего встал, Володя? - кричал снизу Юрий. - Всë нормально?
Владимир не сразу понял, о чëм его спросили.
- Да... так, что-то, сейчас, погоди...
- А то давай, я первым пойду! Отдохни.
Владимир помотал головой, как бы встряхиваясь.
- Да нет, ничего...Пошли.
...Вечером, когда нашли хорошее место и поставили палатку, Юра спросил:
- Володя, ты не заболел? Ты там так резко остановился, на какое-то мгновение мне показалось, что ты сидел на камне без верëвки и в то же время стоял. И как будто там ещë кто-то был... А с тех пор ты какой-то странный... Что с тобой?
- Ты всë равно не поверишь... - сказал Владимир.
Юра не настаивал...
И после, когда они в лучах полуденного солнца стояли на вершине Восточной Белухи, и потом, когда спустились на Аккем, и всю дорогу домой, когда перевалы остались позади, и потом... Владимир часто думал о странном старике на скальном уступе и вспоминал его последние слова.
Горы бывают злы. Смотря для кого...
1991 г.